Современная семья и государство - кто кого?

Последние столетия общество формировалось под влиянием двух противоборствующих мировоззрений. Назовём их консерватизм и либерализм. И если консерватизм был присущ человеческой цивилизации тысячелетиями, то сравнительно молодой либерализм появился в Европе пятьсот лет назад. По мнению некоторых исследователей, либеральные идеи вызвали разрушительный эффект для семьи, которая до этого комфортно себя чувствовала в традиционном обществе.

Одним из таких исследователей является американский профессор Аллан Карлсон. В своей яркой работе «Общество, семья, личность: социальный кризис Америки» он очень подробно описал драматическую борьбу либеральной и консервативной мысли вокруг семьи. В 2003 году эта работа была переведена на русский язык стараниями известного российского демографа Анатолия Ивановича Антонова. Настоятельно рекомендуем эту книгу для прочтения и изучения. Она прольёт свет на многие современные процессы, а также даст ответы, как можно укрепить семью и восстановить рождаемость. Это очень глубокая научная работа с множеством ссылок и данных. Далее мы будем опираться на некоторые изречения из этой работы.
(Целиком книгу можно найти по ссылке http://nashaucheba.ru/v50263/карлсон_аллан._общество_-_семья_-_личность_социальный_кризис_америки._альтернативный_социологический_подход )

В первых же строчках своей книги Карлсон обвиняет либеральную идею в разрушении семьи:«Либеральное сознание, зародившееся в Европе в XVII в., по своей сути изначально враждебно семье.» Далее он чёткими формулировками поясняет свою позицию: «В своей основе либеральная идеология опирается на эгоизм и верховенство <Я>. Английский философ Томас Гоббс отрицал общепринятое мнение, унаследованное от Аристотеля и Фомы Аквинского, что человек - существо, рожденное для общества. Общество существует не столько для любви к ближним, сколько для любви к самим себе, ради выгоды и личной славы. Эгоизм, жадность, страх и стремление к индивидуальной выгоде, а не к взаимной привязанности - вот, что объявлялось связующими элементами общественного порядка. Брак не имеет никаких естественных основ, это просто ещё одна форма состязания за власть, форма борьбы одного индивида против другого за привилегированное положение. Даже узы, связующие мать и ребенка, согласно Гоббсу, имеют в своей основе отношения власти, так как женщины <распоряжаются детьми по своему усмотрению>, тогда как любовь ребенка к матери всего лишь <непосредственная оценка силы других>.

Великий либеральный мыслитель Джон Стюарт Милль не уставал писать об угнетающем характере традиционной семьи… Где бы и перед кем бы он ни выступал, его заключительными словами всегда были следующие: <Семья - это школа деспотизма>.

Жан Жак Руссо принял концепцию Гоббса о том, что <детская привязанность к отцу остается только до тех пор, пока дети нуждаются в защите>… в идеальном обществе Руссо государственная система вытесняет все семейные привязанности.

В начале XX в., американский философ Артур Кэлхаун верно объяснил суть либерального мышления, отрицающего семью и утверждающего государство: <Новый взгляд утверждает более высокую и ответственную связь с обществом, нежели с семьей. Семья возвращает в эпоху рабства, тогда как государство принадлежит к эпохе цивилизации. Современный индивид - космополит, служащий всему миру, и домашние интересы не могут более главенствовать над остальными>.

Можно привести великое множество аналогичных аргументов из австралийских и европейских источников, равно как и из североамериканских. Отношение к семье как к сугубо архаичной, <реакционной> форме социального бытия и восприятия индивида в качестве строительного блока общества и государства стало преобладающим в ХХ в., и оно трансформировало все наши законы и институты, наполнив собой массовую культуру. Триумф этой точки зрения одновременно усиливал и усиливался тремя мощными идеологиями, или <измами>, господствовавшими в нашем (XX) веке: социализмом, промышленным капитализмом и национализмом.»

Мы процитировали менее одного процента из книги Аллана Карлсона, но даже эта мизерная доля, вероятно, шокировала читателя. Карлсон утверждает, что либерализм (а значит и гуманизм) и вытекающие из него капитализм, национализм и социализм – суть враги семьи. Мы все, в той или иной степени, воспитывались в этих «измах». Неужели все эти идеологии разрушают семью? А что тогда созидает семью? Быть может современность уже предложила нам новые ответы через систему социальной помощи? Сможет ли государство остановить это разрушение?

Как будто насмехаясь над последними вопросами, Карлсон пишет: «Социализм, или социальная демократия обладает всем, чтобы извлечь выгоду из отрицания семьи. Семья в истории оказалась той общественной единицей, где всегда так или иначе решалась проблема <зависимости>: кто возьмет на себя заботу о младенцах и подрастающем поколении в целом, о больных и недееспособных, о престарелых? Каким образом результаты производительного труда будут поделены между этими категориями неспособных к работе? В течение тысячелетий в каждой точке земного шара всеобщим ответом на вечную проблему этой зависимости была <семья>, взятая в единстве домашнего хозяйства и расширенного родства. Но как только либеральная концепция, поместившая в центр социума свободного индивида, получила распространение, государство стало постепенно участвовать в осуществлении этой семейной функции. С течением времени произошел <перехват> важных функций семьи, и в подобной <постсемейной> ситуации мужчины и женщины столкнулись с кризисом, которого нельзя было избежать, и в этих условиях возникло современное государство <всеобщего благоденствия>. Все первичные привязанности, однажды рожденные из потребности в безопасности и устремленные на благо семьи, теперь должны были обеспечивать социальную безопасность государства

Прочитайте, пожалуйста, этот абзац ещё раз. Он содержит очень важные, можно сказать, корневые положения всей современной социальной государственной системы. Фактически Карлсон заявляет, что государство и вся социальная система паразитируют на семье! Попутно Аллан проявил, и далее в своей книге развивает фундаментальный узел противоречий, вокруг которого сейчас сконцентрирована вся семейная политика. Это противоречие звучит так: что первичнее  - семья или государство? В этот узел упираются все актуальные разговоры и дискуссии и о кризисе образования, и о ювенальной юстиции (в понимании её, как необоснованного вмешательства государства в дела семьи), и о концепции ранней профилактической помощи, и о всех шагах в поддержку рождаемости. Консервативная мысль говорит о том, что семья является базовой основой, как для личности, так и для государства, но современное государство, забирая себе все функции семьи, хочет стать и первопричиной вместо семьи. При этом ничто не мешает государству на словах поддерживать семью, продолжая убивать её. Для иллюстрации последнего тезиса Карлсон предложил один из самых драматичных моментов в истории человечества: «При этом национализм также укрепляется, поскольку уменьшается семейная зависимость индивидов. Абсолютная лояльность по отношению к тоталитарному государству возможна только при разрушении семейной автономии. Таковой, например, оказалась ситуация с положением семьи в нацистской Германии. Стремясь к поддержке материнства и семейной жизни, немецкие национал-социалисты на практике, тем не менее, разрушали немецкую семью в угоду имперской идеологии. По мнению Клавдии Коонз, пропаганда возвышала семью как <исходную клетку> нации, но социальная политика опустошала домохозяйства её членов.»

Увы, те же слова можно сказать и про СССР с его лозунгом «Семья – ячейка общества». Интересно, а как обстоят дела в современной России?

Развивая идеи Аллана Карлсона , мы должны переформулировать вопрос. Сегодня актуально спрашивать не про то, как государство помогает семье, а про то, насколько активно оно разрушает семью и можно ли замедлить это разрушение?

Кто-то посчитает идеи Аллана Карлсона надуманными и необоснованными.  Возможно, кому-то они покажутся неприемлемыми, особенно тем, кто давно трудится на ниве помощи семьям и видит, сколько ресурсов тратит на это государство. Кто-то удивится, как такое вообще возможно? Не будем отсылать вопрошающих к прочтению всей его книги. Конечно, в ней собрано много основательных аргументов, но не всем помогут веские аргументы и стройные доказательства. Карлсон даёт нам такую картину мира, к которой не все мы готовы, но исходя из этой картиной мира, он предлагает нам пути выхода из кризиса.

Широко известный в России социальный технолог, бизнес-тренер, автор книг по менеджменту, разработчик деловых игр и тренингов, основатель и руководитель первой школы бизнеса на территории бывшего Советского Союза — Таллинской школы менеджеров, Владимир Тарасов даёт такое определение термина картина мира: «Картина мира - это наше представление о лабиринте жизни. Представление о том, что возможно и что невозможно сделать в той или иной ситуации. Что успешно и что неуспешно, что выгодно и что невыгодно. Что обратимо и что необратимо, что этично и что неэтично, что вероятно и что маловероятно и так далее». Владимир Тарасов утверждает, что задача руководителя – работать над своей картиной мира, чтобы она становилась более адекватной. Адекватная картина мира, это такая картина, которая больше соответствует  реальности. У каждого из нас картина мира выстраивается на основании личного опыта, ощущений и усвоенной информации, но ни кому не удаётся сразу получить адекватную картину мира. Человеку в течении жизни постоянно корректирует свою картину мира. Владимир Тарасов утверждает, что сигналом о том, что пора редактировать свою картину мира, служит неожиданность: «Неожиданное — и есть мера неадекватности картины мира. Если мы сталкиваемся с чем-то неожиданным, значит, наша предыдущая картина мира была в чем-то неадекватна действительности».

Аллан Карлсон даёт нам весьма неожиданный тезис – современное государство и популярные идеологии являются естественными врагами семьи, как хищники являются естественными врагами парнокопытных. С другой стороны, в основе современного российского общества лежат те самые идеологии, о которых говорит учёный: нам присуща государственность, начиная с самодержавного имперского самосознания; перед нами прошли несколько поколений, живших в социалистической парадигме; ныне мы активно переживаем капитализм с погружением в гуманизм и либерализм. Элементы из всего перечисленного можно найти в нашей Конституции – там есть и охрана частной собственности (капитализм), и определение человека, как  высшую конституционную ценность (гуманизм), и утверждение, что Россия – социальное государство (социализм), и множество всяких свобод (либерализм). В общем, всё то, что, по мнению Аллана Карлсона, разрушает семью.

При этом со всей справедливостью можно говорить, что в России отношение к семье очень серьёзное и даже трепетное. И сигналы от властей страны, и соцопросы населения указывают на то, что семья является для нас одной из ключевых ценностей. На всех уровнях, в школьных программах, в телепередачах, в блогах и статьях говорят о важности семьи, о необходимости решать вопросы демографии. О поддержке детей и семей. Возникает вопрос, чья картина мира более адекватная: Аллана Карлсона или современного общества?

Казалось бы, какое нам дело до картины мира какого-то Аллана Карлсона!? Но зададимся вопросом: многодетность – это базовая ценность, на которой, как на фундаменте, выстраиваются все остальные области человеческой жизни, или это рудимент, атавизм, вымирающее явление, девиантное поведение, идущее против общепринятого принципа жизни? Можно задать вопрос иначе: почему в цивилизованных странах мира идёт депопуляция, в то время как все ждали перенаселения? И, в конце концов, что первично: семья или государство? Стоит разобраться в картинах мира, чтобы найти ответ.

Проверим на адекватность картину мира Аллана Карлсона, которую он продемонстрировал нам в своей книге. Напомни первые слова из списка цитат, которые мы привели выше «В своей основе либеральная идеология опирается на эгоизм и верховенство <Я>. Английский философ Томас Гоббс отрицал общепринятое мнение, унаследованное от Аристотеля и Фомы Аквинского, что человек - существо, рожденное для общества».

Далее в своей книге Карлсон опять вспоминает Аристотеля: «Огромная ошибка либералов лежит в исходной точке, в истоке самой концепции: первоэлементом общества не является, и не может быть, и никогда не будет индивид. Социальный порядок и истинная свобода зависят от признания роли семьи как фундаментальной единицы, или клетки общества. Философская традиция, отвергнутая либеральным сознанием в XVII в. и восходящая от Аристотеля к Фоме Аквинскому, основывалась на этом постулате. Великое либеральное заблуждение заключалось в отделении индивида от естественной защиты семьи, что делало каждого человека легкой добычей для государства-агрессора, стяжательской корпорации и превозносящей себя нации».

И наконец, Карлсон вспоминает про Аристотеля в третий раз: «Честный взгляд на развитие западной философской и христианской традиции показывает, что на протяжении большей части истории автономность семьи относительно государства никем не оспаривалась. Этим мы обязаны Аристотелю: возражая утопическим взглядам Платона на общность жен и детей, он доказывал, что человечество начиналось с союза тех, кто не мог существовать друг без друга, т.е. мужчин и женщин, продолжающих род людской. Эти брачные узы, укорененные в домохозяйстве, явились первым социальным институтом. В свою очередь, несколько семейных домохозяйств объединяясь, создавали, согласно Аристотелю, сельскую общину, а из подобных общин возникло государство. Полис (государство) первичен по отношению к семье, поскольку целое первично по отношению к своей части. Таким образом, социальный порядок своими корнями уходит в исходную социальность дома».

Апелляция к Аристотелю – это нормальный ход. Аристотель абсолютно уникальный человек, которого можно назвать родоначальником естественных и социальных наук, экономики и, конечно, философии. Среди учёных ходит анекдот из реальной жизни, когда на одной научной конференции, все вопросы, так или иначе, в итоге сводились к Аристотелю. В конце мероприятия ведущий сказал: «Поскольку Аристотель по последнему вопросу ничего не сказал, то и нам говорить не о чем».

Обратимся к Аристотелю и мы.

Сегодня в мире есть универсальное мерило для всего происходящего. Имя ему - экономика. Все процессы, все ресурсы, все взаимоотношения, в том числе и социальная помощь, переводятся в деньги, считаются и учитываются. Всякая человеческая деятельность подвергается оценке, насколько она экономически целесообразна. Стратегическое развитие стран и регионов, эффективность компаний и проектов, и даже успешность человека – всё это нынче принято соизмерять с полученной прибылью. Многие думают, что экономика – это и есть умение извлекать прибыль.   

Слово «экономика» придумал и стал использовать Аристотель, но тогда оно обозначало не совсем то, что понимается под экономикой сегодня. Аристотелевская экономика сегодня называлась бы «ведением хозяйства». Под экономикой Аристотель понимал деятельность, направленную на приобретение благ для дома и государства, или иначе – естественная хозяйственная деятельность, искусство разумного ведения хозяйства. Экономика включает и обмен, однако лишь в рамках, нужных для удовлетворения потребностей хозяйства (излишки обмениваются на недостающие вещи). Под хозяйством Аристотель подразумевал замкнутые общины, о которых напомнил нам Аллан Карслон: семья – сельская община – полис. Заметим, что семья является базовым кирпичиком всех остальных конструкций.

Учитывая, что Аристотель жил во времена рабовладельческого строя, мы должны понимать, что семья тогда состояла из многопоколенной расширенной семьи. Часто сюда входили рабы и слуги со своими семьями (для иллюстрации можно вспомнить библейские описания жизни израильских патриархов Авраама, Исаака и Иакова). Такая семья по размерам и составу уже была своего рода общиной. Соответственно, экономика – это умение вести хозяйственную деятельность таким образом, чтобы община жила и процветала. Личное благополучие каждого члена общины было завязано на общее благополучие. Человек жил ради общины, тем и спасался. Хорошая экономика, как и хорошая семья – это самодостаточное хозяйство. Богатство по Аристотелю - совокупность полезных вещей, то, что служит удовлетворению человеческих потребностей. Все участники хозяйства заботятся, прежде всего, об общине, а жизнь индивида вне общины практически невозможна. Для примера можно вспомнить, что в русских деревнях не запирались дома, а на вопрос горожанина, разве не воруют, ему отвечали, что ежели и найдётся такой сумасшедший, то его изгонят из общины и он пропадёт.

Для большего понимания можно рассмотреть модель человеческого организма. Для каждой отдельной клетки тела жизненно необходимо, чтобы соседские клетки и весь организм были здоровы. Смерть человека ведёт к гибели всех клеток. Одна больная клетка – проблема всего организма, и весь организм участвует в борьбе с болезнью. Клетка не может жить исключительно ради себя, её деятельность всегда подразумевает взаимодействие с другими клетками и органами. Потребление клеткой ресурсов сверх необходимого только вредит организму и самой клетке. Однако каждая клетка автономна и целостна.

Экономике Аристотель противопоставлял хрематистику. Если экономика - это естественная хозяйственная деятельность, связанная с производством необходимых для жизни продуктов, то хрематистику Аристотель производил от слова «хрема» — имущество, владение. Это «искусство наживать состояние», т. е. деятельность, направленная на извлечение прибыли, на накопление богатства, особенно в форме денег. Иначе говоря, хрематистика — это «искусство» вложения и накопления капитала. Аристотель считал такую деятельность противоестественной и аморальной. В античном мире немалую роль уже играл торговый и денежный (ростовщический) капитал. Его и изображал Аристотель: «…в искусстве наживать состояние, поскольку оно сказывается в торговой деятельности, никогда не бывает предела в достижении цели, так как целью-то здесь оказывается беспредельное богатство и обладание деньгами…  Все, занимающиеся денежными оборотами, стремятся увеличить свои капиталы до бесконечности».

Снова обратимся к модели человеческого организма. Существует упрощённое объяснение раковых заболеваний, дескать, это когда клетка вдруг начинает жить только ради себя, отнимая ресурсы у соседних клеток, что в итоге приводит к смерти всего организма. С точки зрения медицины не совсем верно, но как модель хрематистики очень подходит.

Аристотель считал все это противоестественным, но он был достаточно реалистичным, чтобы видеть невозможность чистой «экономики»: к сожалению, из экономики непрерывно вырастает хрематистика.

Хрематистике, как стремлению к наживе, противостоял не только Аристотель. Можно сказать, что Аристотель оформил в стройную теорию всеобщее мнение, которое в дальнейшем довольно долго держалось, как общепринятое. Недаром основные религии считали ссудный процент грехом. Много позже экономическую теорию Аристотеля развили такие знаковые фигуры средневековья, как Блаженный Августин и Фома Аквинский. Это тот самый Фома Аквинский, которого ставил в один ряд с Аристотелем Аллан Карлсон. Августин и Фома – яркие представители схоластики, философского учения, представляющего собой синтез христианского (католического) богословия и логики Аристотеля.

В работах Блаженного Августина и Фомы Аквинского нас интересует только развитие экономической мысли Аристотеля. Они подтверждали и усиливали идеи Аристотеля, что любая работа, ведение хозяйства – это благо, а получение прибыли ради прибыли – это грех. Так Блаженный Августин фактически разделял причины деятельности человека на две категории: по любви и из-за ненависти. Человек, который любит – дарит. Человек, который ненавидит – уничтожает плоды чужих трудов. Отсюда мы получаем довольно большую часть экономических отношений – дар. Общее благосостояние увеличивается, в том числе, по причине того, что люди постоянно что-то дарят друг другу. В капиталистической системе этот дар не учитывается.

Заглядывая в сегодняшний день, скажем, что нынче экономические теории схоластиков пытаются возродить так называемые неосхоластики (подробнее об этом можно узнать в работах Дж.Д.Мюллера). В начале XXI века в экономические теории и расчёты стали включать «социальный капитал» — деятельность волонтёров и некоммерческих организаций. Многие страны на государственном уровне стали активно развивать волонтёрские движения и социальное предпринимательство, поддерживать корпоративную социальную ответственность. В различных работах описывается большой вклад социального капитала в развитие государства и общества. Однако в классической либеральной капиталистической парадигме все эти явления не имеют смысла.

Кстати, в контексте экономики и хрематистики очень интересно рассмотреть разницу между некоммерческой организацией и коммерческой фирмой. По закону НКО создаются для целей, не связанных с получением прибыли. Как правило, цели НКО лежат в области благотворительности (творить благо). НКО может вести предпринимательскую деятельность, но прибыль от неё не может быть поделена между учредителями, а может быть направлена только на уставные цели (на сотворение блага). Коммерческие организации, наоборот, создаются для получения прибыли (это прописано в законе). Если фирма не будет приносить прибыль в течение долгого времени, то налоговые органы могут предъявить к ней обоснованные претензии: где прибыль и наши налоги с неё? При этом реальные процессы на фирме мало кого интересуют, лишь бы не нарушались законы.

Возвращаясь к аристотелевской экономике, важно отметить следующую деталь. Понимание, что община важнее индивидуума, естественным образом появилось задолго до Аристотеля. Первобытно-общинные и родо-племенные отношения существовали до рабовладельческого строя, и уже в их названии ясно обозначена ключевая ценность.  Вероятно, в большей мере Аристотель стремился описать не экономику, которая и так всем была известна и понятна, а хрематистику, чтобы предупредить развитие опасного явления.

Удерживать хрематистику удавалась довольно долго. Вслед за рабовладельческим строем пришёл феодальный, но там так же на первом месте стояли интересы общины. Что такое феод? Это земельный надел, который получал вассал от сеньора в пользование. Вместе с землёй, вассал получал и все хозяйства (семьи), живущие там. Феодалу необходимо было организовать свой феод так, чтобы семьи и общины, входящие в него, были самодостаточны и имели возможность платить оброк, который позволял бы существовать имению феодала. Обыкновенно один феодал был в зависимости от другого более крупного, по отношению к которому он считался вассалом, и, в свою очередь, также имел вассалов. Фактически, сохранялась структура общества, как при Аристотеле. Семья – община – полис. Семья – община – феод – более крупный феод. Все эти конструкции сохраняли жизнеспособность и устойчивость за счёт первичной самодостаточности и автономности семьи.

Таким образом, Аллан Карлсон прав, утверждая, что и при Аристотеле, и при Фоме Аквинском социальный порядок и истинная свобода зависели от признания роли семьи как фундаментальной единицы, или клетки общества. Так же Карлсон не обманул, говоря, что это был общепринятый порядок.

Важно отметить, что речь не идёт о борьбе с богатством или о всеобщей уравниловке на манер социалистического строя. Аморальным считалось именно чрезмерное обогащения ради обогащения, как правило, за счёт других. Есть очень интересное свидетельство, показывающее, что именно благоденствие общества оберегалось при помощи ограничения действий спекулянтов и скупщиков. В 1892 году в России вышел научно-литературный сборник «Помощь голодающим». В том году в московском кружке литераторов возникла мысль об оказании помощи голодающим посредством издания и продажи такого сборника. Среди прочих там была статья под названием: «Какими мерами итальянские республики боролись с голодом и нуждою».  В статье рассказывалось о том, что, оказывается, в средние века по всей Европе законы запрещали перекупщикам завышать цены на хлеб. В статье остановились подробнее на итальянских законах XIII века, потому что они были наиболее суровыми и комплексными, однако авторы утверждают, что подобные нормы были по всей Европе как минимум со времён Карла Великого (VIII век). Некоторые фразы из этой потрясающей работы, которые подтверждают всё вышесказанное, стоит процитировать дословно:

«Людям XIII и XIV столетия так же трудно было бы понять то, что мы разумеем под свободной хлебной торговлей, как нам усвоить себе представление, что земледельцы, мельники и булочники – слуги общественные, обязанные под присягой отправлять свои промыслы к общей пользе всех граждан, и, соответственно этому, жертвовать личными выгодами для блага общественного.

Средневековое понятие об общественном служении, какое так или иначе, принимают на себя все участники сельскохозяйственного производства, было ещё так живо в это время, что никто иной, как Генрих VIII, счёл нужным издать законы против «пожирающих мелкие аренды скупщиков».

Нигде меры к регулированию торговли хлебом и другими припасами не представляют нам в таком богатстве и разнообразии, как в городских республиках Италии… Если мы зададимся вопросом, где следует искать прототип всех этих «легальных максимумов», то нам трудно будет отказаться от мысли об историческом преемстве, какое в этом отношении существует между городскими статутами Италии и административной практикой Римской Империи. Многим памятно ещё, какое впечатление произвело открытие знаменитого закона о максимуме времен Диоклетиана, закона, определяющего не только цены на хлеб, но и легальный размер заработной платы. Впечатление было тем сильнее, что, при внимательном изучении этого, единственного в своём роде, памятника, оказалось, что свободный труд в IV веке оплачивался несравненно лучше, нежели в наше время, и что поэтому материальное благосостояние рабочего не только не улучшалось, а скорее ухудшалось с прогрессом истории.

Таким образом, не выходя за пределы XIII и начала XIV столетия, т.е. эпохи полного расцвета народной демократии в Италии, мы, на основании вышеперечисленных источников, можем представить довольно полную картину тех мероприятий, какими городские республики боролись с возможным наступлением голода и чрезмерным возвышением цен на хлеб и другие припасы».

Этот маленький отрывок позволяет нам отметить следующие значимые вещи:
1. Мы получили некоторое подтверждение слов Аллана Карлсона, который опирался на Аристотеля и Фому Аквинского и утверждал, что первоэлементом общества не является, и не может быть, и никогда не будет являться индивид, а также мы удостоверились, что много веков подряд борьба с хрематистикой велась на самом высоком государственном уровне.
2. Мы проследили искреннее удивление человека, живущего в конце XIX века при капиталистическом строе. Как понятно из контекста, он удивлялся не отсутствию свободной торговли как таковой, а заградительным мерам для неуёмной наживы, ставящей под угрозу существование общества. Особый драматизм этого удивления заключается в том, что статья рассказывает о противодействии голоду, а сама статья напечатана в сборнике, который призван помочь голодающим. Т.е. раньше были механизмы (вполне демократические), которые ограничивали хрематистику и уберегали общества от голода, теперь же про такие механизмы забыли настолько, что только упоминание о них вызывает удивление. Как итог, разрешённая хрематистика привела к голоду, с последствиями которого и пытаются бороться с помощью сборника. 
3. Статья рассказывает, в основном, о положении в Италии XIII столетия. Именно в этом веке в Италии жил Фома Аквинский.
4. В статье утверждается, что в это время в Италии был расцвет демократии. Это очень важный момент, поскольку сейчас многие путают и смешивают такие понятия, как демократия, либерализм и гуманизм. Вспомним хотя бы американскую партию демократов, они же либералы. Так вот, по мысли автора, рассвет демократии случился за пару веков до появления либерализма (гуманизма).
5. Интересно также наблюдение о размере оплаты свободного труда, который раньше, как утверждается, был выше. 

Главный вывод из этой статьи: на протяжении большей части истории цивилизации (как минимум, начиная со времен библейских патриархов и до XVII века нашей эры) именно семья была фундаментальной единицей и основой общества, на первое место люди ставили служение Богу и обществу, а личное потребление ограничивалось разумными пределами необходимого. Очевидно, что сегодня это мнение не является общепринятым, особенно среди элит и государственных мужей. Случилась эта метаморфоза не сразу, и касается она не только отношения к семье. Но это уже другая история.